— Об этом говорят и сейчас. Старик слегка наклонил голову.
— Да? Как видишь, это неправда. Только благодаря интуиции Кансацу ты стал первым неяпонцем врюТэнсин Сёдэн Катори. И единственным. Высочайшая честь для тебя — и неординарное решение для меня. Но я не жалею об этом решении. За все годы, что я руководилрю, у меня не было лучшего ученика.
Теперь пришла очередь Николаса склонить голову.
— Но ты тогда явился к нам с определенной целью, не так ли? И теперь настало твое время. Началось.
— Боюсь, сэнсэй это началось не сегодня.
Николас рассказал старику об убийствах.
Фукасиги сидел неподвижно, и после того как Николас закончил рассказ, установилась тишина. Старик посмотрел на Николаса.
— Когда ты пришел к нам, ты дал определенные клятвы. Ты должен был понять, что происходит, в ту минуту, когда увидел осколок сякэн. Но ты ничего не предпринял. И может быть, именно поэтому погибли люди, трое из которых — твои друзья. — Глаза Фукасиги светились, как маяки в ненастный день. — Ты тоже мертв, Николас?
Николас разглядывал свои руки, уязвленный словами старика.
— Видимо, мне не следовало приезжать на Запад. Наверно, я просто пытался убежать от своей кармы.
— Ты не настолько глуп. Ты знаешь: куда бы ты ни ушел, ничего для тебя не изменится.
— Это звучит как проклятие.
— Можно назвать и так, если тебе нравится. Но твои слова меня поражают.
— Вероятно, Америка изменила меня, как она изменила Винсента.
— Об этом можешь судить только ты сам.
— Я больше ничего не знаю.
— Мне кажется, ты просто еще не разобрался в себе до конца.
— Я чувствую, что неразрывно связан с Сайго... и с Юкио... но...
— Принять свою карму — это не значит стать фаталистом. Мы в большой степени хозяева своей судьбы. Но мы должны также научиться смиряться с неотвратимым: в этом подлинный смысл кармы и только это приносит покой, без которого наша жизнь ничего не стоит.
— Я все это понимаю, — сказал Николас. — Но есть вопросы, на которые я не могу ответить.
Фукасиги кивнул и, порывшись в складках своей одежды, извлек оттуда несколько аккуратно сложенных листков рисовой бумаги. Он осторожно передал их Николасу.
— Это письмо от Кансацу. Согласно его воле, я должен передать тебе это письмо именно, теперь.
Самый обычный черный “форд”.
Док Дирфорт пытался рассмотреть, кто сидит за рулем, но утреннее солнце ударяло в ветровое стекло, делая это совершенно невозможным.
Дирфорт достаточно долго наблюдал за “фордом” и убедился, что он не отстает от красного спортивного автомобиля Жюстины. Помня о предупреждении Николаса, он повернул руль и поехал за ними.
Дирфорта вызвали к больному, недалеко от дома Жюстины, и он решил ее навестить. Подъезжая к ее дому, он заметил сначала ее машину, а потом и этот черный “форд”.
Док Дирфорт держался от них на приличном расстоянии и остановился у обочины, увидев, что оба автомобиля расположились у входа на пляж. Странно, но из черного “форда” никто не выходил. Секунды ожидания тянулись бесконечно долго. Наконец, Дирфорт вышел из машины с намерением догнать Жюстину, шедшую вдоль пляжа, когда заметил, что “форд” медленно тронулся.
Док Дирфорт поспешил к своей машине. Он изрядно вспотел к тому моменту, когда снова увидел “форд”, теперь уже припаркованый. На шоссе почти не было машин, и он вынужден был держаться от “форда” на большом расстоянии, чтобы не выдать себя. Несколько раз Дирфорт терял его из виду на поворотах.
Теперь он понял, куда направлялись Жюстина и ее преследователь: он сразу же узнал виллу Рафиэла Томкина.
Гравий скрипел под ногами у Дока Дирфорта; из-за нестерпимо яркого солнца он вынужден был надеть темные очки.
Вокруг стояла полная тишина. Не слышно было даже успокаивающего шипения прибоя или шелеста ветра в высоких соснах. Было очень жарко. Он приближался к “форду”, зловеще черневшему перед ним. Кто мог преследовать Жюстину? И зачем? Николас просил за ней присмотреть. Док Дирфорт вдруг с удивлением обнаружил, что думает о них как о своих детях. “Глупый старик, — покорил он себя. — Просто я скучаю без своих девочек”.
Его намокшая рубаха прилипала к телу. Так же, как когда-то в джунглях. Внезапно он зашатался, чувствуя резкое головокружение. “Малярия, —подумал Дирфорт, опираясь о смолистый ствол. — Ничего, осенью это пройдет”.
Он коснулся рукой раскаленного крыла “форда” я заглянул внутрь. Никого не было. Он стоял так, согнувшись, старый лысеющий человек, изнывающий от летнего зноя, когда на черный кузов упада тень.
Док Дирфорт не сводил с нее глаз; это напомнило ему сцену из какого-то балета, который он смотрел много лет назад: появление Черного Ангела. Тогда его маленькие дочки, сидевшие рядом, громко заплакали. Черные крылья заслонили солнце, и ему вдруг стало холодно.
Дирфорт начал поворачиваться, но в ту же минуту услышал зловещее жужжание и машинально прикрыл лицо руками. Что-то обвилось вокруг его лодыжек и потянуло его к земле. Металл больно впивался в тело; Дирфорт задыхался и извивался, чувствуя себя как рыба на крючке.
Он посмотрел на свои ноги: туго натянутая цепь тащила его в густую тополиную рощицу, за которой открывалось кукурузное поле. Он отчаянно перекатывался по земле, пытаясь сесть, как вдруг увидел у самого горла лезвие. Док Дирфорт поднял глаза: на фоне ярко-синего неба над ним нависало лицо, при виде которого он содрогнулся.
Дирфорт смотрел в эти мертвые глаза, глаза сумасшедшего. Много лет назад он видел такие глаза. “Ниндзя”, — подумал Док Дирфорт. Его сердце похолодело при этой мысли, и весь остальной мир перестал для него существовать.