Ниндзя - Страница 151

151

Николас не спеша сделал глоток, наслаждаясь ни на что не похожим горьковатым вкусом. Потом он прошел в гостиную, включил подсветку в аквариуме и покормил его обитателей.

Выдалось замечательно ясное утро. Высоко в небе неподвижно стояли облака; их контуры были резко очерчены, словно рисунок на мраморной плите. Николас открыл дверь, впуская густой и влажный запах моря.

Жюстине снился человек, у которого на лице был один только рот, точнее, безгубое отверстие, как линия горизонта во время приближающегося урагана, черное и зловещее.

Этот рот открывался и закрывался; из него доносился шепот, и каждое слово ударом хлыста впивалось в сердце Жюстины, оставляя на нем глубокие рубцы. Она старалась собраться с мыслями, понять, что происходит, но этот зияющий рот смущал ее, и она лежала, неподвижная и беспомощная.

Единственный способ заставить его замолчать — это выполнить то, что он велит.

Теперь Жюстине хотелось проснуться. А может быть, и нет. Она не знала. Она начала скулить. Во сне? Или наяву? Чего она хотела? Проснуться? Или продолжать спать? Жюстина была в ужасе, и с каждым мгновением этот ужас нарастал.

Она начала бороться. Она почувствовала стальные тиски на своих руках.

И тогда ее глаза открылись.

* * *

Когда Жюстина вошла в комнату, Николас стоял на коленях лицом к окну, с закрытыми глазами. Перед ним дымилась чашка с зеленым чаем. Его дух парил высоко в чистом небе, достигая облаков.

В Жюстине горел холодный тихий огонь. С широко раскрытыми глазами она крадучись прошла мимо аквариума; бледно-желтая ночная рубашка окутывала ее как туман.

Жюстина подошла к стене и, потянувшись вверх двумя руками, вытащила из ножен короткий меч; она взяла бы длинный, дай-катана, но он висел слишком высоко.

Жюстина преобразилась. В ее глазах пропали искорки. Теперь это были чужие черные глаза. С восхищением и ужасом она почувствовала, что и лицо ее изменилось — это уже было не женское лицо. Как мерцание молнии: змея, муравей, человек. Все плыло у нее перед глазами, и Жюстина яростно мотала головой. Окружающие предметы казались ей огромными, окрашенными в необычные цвета. Мир потерял третье измерение и стал холодным и отвратительным. В нем не было больше радости, он превратился в безжизненную пустыню.

Какая-то гибельная сила заставила Жюстину глубоко дышать, и ее “я” свернулось и спряталось куда-то внутрь, дрожа и рыдая. Но ее руки двигались спокойно и уверенно, когда она клала их, одну поверх другой, на кожаную рукоять катана. Жюстина чувствовала его тяжесть и совершенную красоту.

Ее босые ноги медленно стали друг перед другом под точным углом; она приблизилась к мускулистой спине. Затем вышла из тени и ненадолго остановилась, чтобы глаза привыкли к свету.

Теперь она была так близко, что выдыхаемый ею воздух должен был касаться его кожи. Руки Жюстины поднялись высоко над головой — она приготовилась нанести смертельный удар. Одно мгновение, и все будет кончено: легкий щелчок, вспышка спички в темноте — вот граница между жизнью и смертью.

Острие катананачинало дрожать от нарастающей силы. Сейчас нельзя было воспользоваться киаи— криком, который высвобождает столько энергии. “Откуда я все это знаю?” — удивилась Жюстина. Теперь надо, чтобы сила поднялась вверх, из нижней части живота — еще, еще, ее мышцы слишком слабые.

И в это мгновение, когда катананачинал опускаться, ее “я” наконец вернулось.

Нет! — закричала она неслышным криком. — Нет! Нет! Нет!

Но клинок рассекал воздух, и Жюстина поняла в отчаянии, что уже слишком поздно.

* * *

В полете его дух приобрел вдруг черты старика.

Но Николас не чувствовал груза прошедших дет. Годы повисали на его обнаженной бестелесной руке как шелковые шарфы, каждый своего цвета, в соответствии с его воспоминаниями.

В небе нарождающегося дня Николас танцевал танец жизни, как ребенок, наивный и восторженный, несмотря на то, что он многое повидал и пережил бесчисленные дни и ночи. Из облаков он извлек спелые колосья и размахивал ими над годовой, как праздничными вымпелами.

Под ним простирался азиатский материк, словно огромный тигр, который пробуждался ото сна, зевая и потягиваясь. Но это была Азия другой эпохи — до вторжения промышленности, до революции в Китае, до опустошения Вьетнама и Камбоджи. Воздух вокруг него был напитан ароматом благовоний.

Николас почувствовал присутствие Жюстины и катанаодновременно. Если бы он не расслабился, если бы его дух не был так далеко, он давно бы уже знал об этом благодаря харагэй. Лишь в последнюю минуту Николас услышал над собой удар черного грома.

Времени на размышления не было. Мельчайшая доля секунды могла стоить ему жизни. Николас знал много способов победить в поединке без меча и воспользовался тем, которым лучше всего владел: он скрестил кисти рук и ударил Жюстину по предплечьям, отбросив меч вверх и в сторону.

Когда он вскочил на ноги, Жюстина уже готовилась нанести новый удар — горизонтальный, слева направо; и тогда Николас понял, что происходит.

С оглушительным криком он выставил вперед левую ногу и принял низкую стойку. Он подпрыгнул на месте, заставив Жюстину вздрогнуть, и бросился вперед. Уже в прыжке Николас понял, что своим ударом он раздробит ей запястья; вместо этого он схватил ее за руки и сжимал их до тех пор, пока она, наконец, не закричала и не выпустила катана.

Жюстина ударила его коленом в живот, и когда Николас согнулся от боли, обрушилась на него с кулаками. В падении он сумел нанести ей удар на уровне лодыжек и сбить с ног. Жюстина тяжело рухнула на пол, но продолжала бороться.

151