Ниндзя - Страница 19

К оглавлению

19

Николас застыл, разглядывая что-то на поду возле стола. Он стоял не двигаясь так долго, что Жюстина осторожно прошла по осколкам и остановилась у него за спиной.

На полу лежала пушистая черная масса, большая и неподвижная, Из нее в нескольких местах сочилась кровь, переливаясь на битом стекле. Жюстине в ноздри ударил странный едкий запах, и ее чуть не вытошнило.

— Что... — она с трудом подавила рвоту. — Что это?

— Не знаю, — сказал Николас задумчиво. — Летучие мыши не бывают такими большими — во всяком случае, в этой части Америки, и это не белка-летяга.

Зазвенел телефон, и Жюстина схватила Николаса за руку.

— Меня знобит, — прошептала она. Николас не сводил глаз с черного животного.

— Свет ослепил его, — сказал он.

Жюстина отошла к стене и сняла телефонную трубку, а Николас продолжал рассеянно рассматривать пол. Ей пришлось подойти к нему и тронуть его за плечо.

— Винсент хочет с тобой говорить.

Николас оторвал глаза от пола и посмотрел на Жюстину.

— Хорошо. — Его голос звучал хрипло, и казалось, что его мысли блуждают где-то далеко. — Не подходи сюда, — предупредил Николас и взял трубку. — В чем дело?

— Я звонил тебе домой, — начал Винсент. — Потом решил поискать тебя здесь. Николас молчал.

— Послушай, я знай, что уже ночь. — В голосе Винсента слышались странные, тревожные нотки. — Это случилось снова. Флорам только что привез еще один труп. Теперь над ним работают фотографы.

Ветер, с шумом врывающийся через разбитое стекло, показался Николасу обжигающе холодным; на его теле выступил пот. Он посмотрел на пол: черная пушистая тушка, красная кровь, растекающаяся струйками по разбитому стеклу.

— Ник, тело было рассечено по диагонали, от лопатки до тазобедренного сустава... Одним ударом. Ты понимаешь?

II
Пригород Токио. Сингапур. Лето 1945. Пригород Токио. Лето 1951.

В каких-нибудь трехстах метрах от границы их участка, среди пышного тенистого леса скрывался синтоистский храм. По другую сторону границы, метрах в ста пятидесяти, стоял их дом — большая постройка в традиционном японском стиле, хрупкая и изящная. Перед Г-образным фасадом был разбит аккуратный сад, требовавший неустанного внимания и бесконечной любви, как малое дитя.

Словно в насмешку, через несколько лет на дальней стороне пологого холма проложили сверхсовременное восьмиполосное шоссе, которое должно было разгрузить мощные транспортные потоки.

Последние остатки японской военной мощи превратились в груды металлолома, а военачальники даймё отбывали заключение как военные преступники. Император оставался в своем дворце, но американцы в военной форме повсюду чувствовали себя хозяевами и часто с гордостью вспоминали об “атомном солнце”.

Однако для Николаса уроки истории начались в другой стране.

Когда Николасу было десять лет, отец рассказал ему, что 15 февраля 1942 года британский гарнизон оставил Сингапур под ударами японцев. Они удерживали город три с половиной года, до сентября 1945, когда в Сингапур снова вошли британцы. Там, в растерзанном войной городе, отец Николаса встретил его мать. На исходе того удушливого лета у нее на глазах погиб ее первый муж, комендант японского гарнизона, и Цзон на какое-то время лишилась рассудка.

Первые британские части уже просачивались в город, и комендант отвел свой гарнизон на восток, чтобы охватить противника с флангов, однако просчитался и в результате сам оказался в окружении. Попав под бешеный перекрестный огонь, он зарубил мечом шесть английских солдат, пока остальные не догадались отступить и забросать его гранатами. От бесстрашного коменданта не осталось ничего, даже костей.

Спустя много лет, в старой замызганной лавке на узенькой токийской улочке, где торговали гравюрами укиёэ, Николас натолкнулся на гравюру, которая называлась “Конец самурая”. На ней была изображена смерть отчаявшегося воина, у которого взрывом вырвало из рук большой меч катана. Наверное, Николас увидел в этом образе первого мужа своей матери, павшего жертвой исторической неизбежности.

Мать Николаса всегда держалась в стороне от политики. Она вышла замуж по любви, едва ли здесь мог быть какой-то расчет. После разгрома японцев в Сингапуре, после смерти мужа весь ее мир превратился в жуткую пустыню. Но она твердо знала, что жизнь принадлежит живым. Человек оплакивает утраты и продолжает жить, исполнять свою карму. Нет, Цзон не верила в фатальное предопределение, как ошибочно полагали многие ее знакомые не-японцы. Просто она умела смиряться с неотвратимыми ударами судьбы.

Но тогда она почувствовала себя затерянной в грохочущем море артиллерийского огня и рвущихся мин. Беззащитный прекрасный цветок, подхваченный неодолимым вихрем.

По иронии судьбы Цзон встретила отца Николаса в том самом кабинете, который прежде принадлежал ее погибшему мужу. Она пришла туда в поисках убежища, как приходят в буддийский храм, неприкосновенный для пламени войны. Наверное, это было одно из немногих знакомых ей зданий, уцелевших в Сингапуре. Странно, но ей никогда не приходила в голову мысль бежать из этого города; она целыми днями бродила по его улицам, ежеминутно подвергая свою жизнь смертельной опасности.

Город был так сильно разрушен, что женщина не смогла отыскать даже руины собственного дома. Повсюду громоздились груды камней, по улицам бродили бездомные дети. Глядя на них, Цзон невольно вспоминала свое счастливое детство, новогодние праздники, когда на время можно было почувствовать себя свободной от всех забот и запретов. Эти воспоминания бередили ее разум.

19