Вулсон издал странный смешок, словно герой какого-то мультфильма.
— Но я совершенно не знаком с учебным планом, — настаивал Николас. — Я даже не знаю с чего начать.
— Голубчик, это пустяки. — Голос Вулсона стал откровенно доверительным и дружелюбным. — Видите ли, курс, о котором идет речь, — это семинар. Его ведут четыре профессора. Вернее, теперь три, потому что доктор Кинкейд заболел. Семинар будет проводиться дважды в неделю в течение весеннего семестра поочередно четырьмя преподавателями — разумеется, включая вас. Вы понимаете, что это вам сулит, мистер Линнер. Вы можете оставить учебную программу на совести остальных профессоров и заниматься тем, что знаете лучше всех в Западном полушарии. — И снова раздался его странный, но довольно приятный смех. — Полагаю, вы не станете повторять материал других преподавателей, не так ли Я хочу сказать, — продолжал Вулсон, — понимание японской души — это как раз то, что нам нужно. Студенты будут в восторге. И мы тоже...
Во время паузы в телефонной трубке слышалось пение, и Николас мог различить далекие голоса.
— Вы наверняка захотите осмотреть университет, — предположил Вулсон. — Конечно, красивее всего у нас весной.
“Почему бы не попробовать что-то новое?” — подумал Николас.
— Договорились, — сказал он Вулсону. ... Мимо Николаса пробегали люди, привлеченные беспокойным воем сирены. Растущая кучка зевак напоминала ночных мотыльков, кружащих вокруг пламени, отталкивающего и манящего одновременно. Николас попытался сосредоточиться на шуме прибоя, который пенясь подкатывал к нему и звал к себе, как старый друг, но этому мешали возбужденные голоса людей, множеством отголосков пронизывающие воздух. Для них это было дополнительным развлечением, возможностью после вечернего выпуска новостей, сказать друзьям: “Что, видели? Я там был как раз в это время”, а потом как ни в чем не бывало вернуться к своим охлажденным коктейлями макаронам с острой приправой, предусмотрительно привезенной кем-то из гостей из города.
Дом Николаса был построен из обветренных досок и коричневого кирпича. В отличие от многих домов на этом участке побережья, здесь не было ни пучеглазых окон из пеностекла, ни вычурных стен с выступающими балками. Справа от дома дюны внезапно сменялись ровным песчаным участком. Прежде там стоял дом, который оценивался в четверть миллиона долларов, но зимние штормы смыли его вместе с фундаментом. Владельцы пытались получить деньги по страховке, чтобы выстроить новый дом, но... пока рядом с жилищем Николаса красовался пустырь, что выглядело очень необычно в этом модном и густо застроенном курортном районе.
Вода продолжала прибывать, и волны ударялись все сильнее. Николас чувствовал, как холодная соленая вода поднимается от лодыжек к икрам. Его подвернутые в несколько раз штанины потяжелели от мокрого песка. Николас наклонился, чтобы их отвернуть, и в эту минуту на него кто-то налетел. Чертыхаясь, он упал на спину и оказался под чьим-то телом.
— Какого черта вы не смотрите, куда прете? — сердито закричал Николас, освобождаясь от тела и поднимаясь на ноги.
Вначале он увидел ее лицо, но еще раньше ощутил запах духов, слегка лимонный и сухой, как голос Вулсена. Лиц девушки было совсем рядом; сначала ее глаза показались Николасу карими, но потом он разглядел, что они скорее зеленые, с малиновыми искорками. Широкий нос придавал липу волевое выражение, а пухлые губы говорили о врожденной чувственности незнакомки. Николас взял ее под руки и помог подняться. Девушка немедленно освободилась от его объятий и скрестила руки на груди.
— Не трогайте меня. — Она сердито смотрела на него, однако не торопилась уходить, поглаживая пальцами предплечья, как будто Николас оставил на них синяки.
— Мы с вами раньше не встречались? — поинтересовался он. Губы девушки скривились в усмешке.
— Вы ведь могли придумать что-нибудь пооригинальнее? Правда?
— Нет, я серьезно. Где-то мы уже виделись. На мгновенье она отвела взгляд в сторону, и затем снова посмотрела на него.
— Не думаю...
Николас щелкнул пальцами.
— В кабинете Сэма Голдмана. Осенью или зимой. — Он мотнул головой. — Я точно помню.
Взгляд девушки прояснился, словно имя Сэма Голдмана разрушило невидимую преграду, стоявшую между ними.
— Я знаю Сэма Голдмана, — сказала она задумчиво. — Я делала для него несколько работ.
Незнакомка поднесла к губам длинный указательный палец; ноготь, покрытый светлым лаком, блеснул на солнце. Неровный шум голосов на пляже перешел теперь в настоящий гул, похожий на тот, что можно услышать во время бейсбольного матча.
— Вы Николас Линнер, — вспомнила девушка. — Сэм только и знает, что говорит о вас.
Николас улыбнулся.
— Тем не менее, вы не помните: нашу встречу. — Незнакомка пожала плечами.
— Возможно... Когда я занята работой... Линнер рассмеялся.
— Но я мог бы оказаться какой-нибудь шишкой.
— Судя по тому, что о вас говорят, вы и есть важная персона. Но вы все бросили. Мне это кажется довольно странным.
Она смотрела на Николаса, щурясь без солнечных очков, и казалась студенткой колледжа, совсем неопытной и наивной. Наконец, девушка отвела взгляд.
— Все-таки, что там происходит?
— В океане выловили труп.
— Чей?
— Понятия не имею.
— А разве вы не оттуда идете?
Девушка снова посмотрела на него. С моря подул легкий летний ветерок.
— Вы должны были видеть, как его вытягивали. Ее глаза были добрее чем руки, которые удерживали Николаса на расстоянии. Он подумал, что это очень по-детски. Обиженный ребенок... иди, может быть, напуганный. Ему захотелось прижать ее к себе и успокоить.