Ниндзя - Страница 57

Тем не менее, Кроукер слушал Николаса со все большим интересом. Когда принесли кофе, Кроукер откинулся на спинку кресла и достал мятную резинку. Какое-то время он рассеянно смотрел по сторонам, затем неожиданно заявил:

— Моя старуха сведет меня с ума. Мне не хочется возвращаться домой.

— Но вы сами сказали, — заметил Николас, — что почти не бываете дома.

Кроукер отпил глоток кофе, потом влил туда сливок и высыпал гранулированный сахар из пакетика.

— Не знаю почему, но я никак не могу привыкнуть к черному кофе, тем более без сахара. — Он сделал еще один глоток и удовлетворенно кивнул. — Да, сказал. Но дома мне еще хуже.

— Вам нужно поменять работу, — съязвил Николас.

— Нет, думаю, мне надо поменять жену. Элис — эндокринолог. Она уже три с половиной года работает над одним проектом. По-моему, какая-то чушь — за все это время они ни на шаг не приблизились к цели. — Лейтенант перекатил зубочистку из одного угла рта в другой. — Рекомбинант ДНК.

— Ага, клоны?

Кроукеру понравилось, что Ник об этом знает. Его лицо разгладилось.

— Да. — Лейтенант рассмеялся. — Она там плодит армию супермужчин, так что нам с тобой скоро нечего будет делать, Ник. — Он снова засмеялся. — Шутка. Они пытаются изменить ДНК в материнской утробе так, чтобы у людей с наследственными болезнями могли быть дети. — Некоторое время Кроукер молча отхлебывал кофе. — У нас уже давно не ладится. Видимо, пора уходить.

— Тогда уходи, — предложил Николас Кроукер посмотрел на него.

— М-да. — Наступило неловкое молчание. — Послушай, то, что я раньше сказал...

— Пора идти, — отрезал Николас и поднялся из-за стола. — Нас ждут, и лучше не опаздывать.

Внутри было прохладно и сухо, несмотря на отсутствию кондиционера, будто они опустились глубоко под землю, куда не проникало беспощадное летнее солнце. Стены из огромных каменных блоков были достаточно толстыми, чтобы сохранять прохладу даже в самый жаркий день.

Кроме звука собственных шагов, Кроукер слышал слабые отголоски безмолвных согласованных движений в строю. Это напомнило ему занятия в полицейской школе в захолустном пыльном городке.

— Несколько лет назад кино и телевидение открыли для себя боевые искусства, — рассказывал Ник Кроукеру, пока они шли, — и превратили их в цирк. Для американцев они стали чем-то вроде профессиональной борьбы, что бесконечно далеко от истины. — Он остановился и посмотрел на Кроукёра. — Путь Воина — это не просто убийство. Чисто западный образ: достал пистолет, пиф-паф — и готово! Нет, основа будзюцу— внутри человека.

Они снова двинулись, и звуки стали более отчетливыми. Кроукеру казалось, что он слышит топот босых ног и деревянный треск, словно какой-то великан играет на огромном барабане.

— Будзюцунадо принимать всерьез, лейтенант, можете мне поверить, — продолжал Николас. — Это не цирковые фокусы и не салонная игра. — Он опять посмотрел на Кроукёра. — Надеюсь, вас не раздражает мое многословие. Просто я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Средний человек на Западе никогда не видел настоящих мастеров будзюцу, он даже не представляет себе, что это такое. Это вполне естественно — ведь настоящие мастера не ищут славы. Несмотря на свой боевой дух, будзюцуближе к религии, особенно, Дзэн и Синто, чем, скажем, к спорту. Это образ жизни, подчиненный бусидо. И такой человек скорее совершит сеппуку, ритуальное самоубийство, нежели нарушит кодекс чести. Бусидо охватывает все стороны жизни, лейтенант, абсолютно все. Надеюсь, вы это понимаете.

— Неуверен, — признался Кроукер.

Его мучила какая-та неясная мысль, но он не пытался до нее докопаться. Кроукер знал: чем настойчивее он будет это делать, тем глубже она спрячется.

— Это неудивительно. — Николас сухо улыбнулся. — У людей на это уходят годы. — Он обогнал Кроукёра на несколько шагов и, обернувшись, добавил: — А некоторые могут так ничего никогда и не понять.

* * *

Ничто в мире не могло заставить Гелду Томкин заплакать, но теперь она чувствовала, что слезы вот-вот выступят у нее на глазах. Она стояла посреди комнаты и смотрела в окно на сверкающую под жарким солнцем воду Ист-Ривер. Знакомый пейзаж выглядел плоско и безжизненно, как на картине. “Вероятно, это и есть картина”, — подумала Гелда. Мысли ее блуждали как в тумане. Одно только радовало: наконец она нашла то, что искала. “Алкоголя уже недостаточно, к тому же он только вредит делу”. Гелда криво улыбнулась. Травка тоже не годилась, она это давно поняла. От опиума она просто вырубалась. И вот, как оказалось, таблетки кодеина в сочетании с виски — то, что доктор прописал. Гелда рассмеялась горьким смехом.

В соседней комнате раздалось приглушенное жужжание телефона. Этот звук был такой же частью атмосферы ее жилища, как и длинный кожаный диван, согреть который могло только прикосновение обнаженного тела.

Гелда продолжала смотреть в окно, не торопясь подходить к телефону. Он будет звонить до тех пор, пока она не подойдет. Если бы ее не было дома или ей просто не хотелось разговаривать, она включила бы автоответчик. Она нужна Груше, пусть подождет.

Сейчас Гелда хотела бы заплакать, но даже сквозь дымку алкоголя и наркотиков она понимала, что у нее нет больше слез, что все внутри сухо и безжизненно, как в опаленной солнцем пустыне.

Гелда медленно отвернулась от окна и пошла по толстому синему ковру спальни. Через открытую дверь она увидела темно-коричневую кожаную громаду на терракотовом ковре в гостиной, или мастерской, как она сама называла эту комнату: в последнее время никто уже не хотел пользоваться кроватью.